Абрахам Мэррит - Гори, ведьма, гори! [Дьявольские куклы мадам Мэндилип]

Моя спальня — большая комната с высоким потолком на втором этаже моего дома. Она выходит окнами в садик и является смежной с кабинетом. Два окна обвиты плющом снаружи. В комнате стоит старинный массивный канделябр с гирляндой хрустальных призм, кажется, они называются подвесками. Эти длинные висюльки расположены на шести кругах, из середины которых поднимается стержень с подставкой для свечи. Это — одна из форм прелестных канделябров колониальных времен из Зала независимости в Филадельфии. Купив дом, я не позволил вынести его и заменить свечи электрическими лампочками.

Моя кровать стоит в конце комнаты, и когда я поворачиваюсь на левый бок, то вижу слабо освещенное окно. Тот же слабый свет, преломленный и отраженный призмами, превращается в маленькое облако. Это успокаивает, навевает сон. В саду имеется старое грушевое дерево, остаток фруктового сада. Канделябр стоит в ногах кровати. Выключатель находится в головах ее. Сбоку расположен старинный камин, отделанный по бокам мрамором, с широкой полкой сверху.

Чтобы хорошо понять, что произошло в ту ночь, нужно иметь в виду расположение этих вещей в комнате.

К тому времени, как я разделся, Брэйл, видимо, уверовав в мою честность, закрыл дверь и ушел в кабинет.

Я взял веревочку, «лестницу ведьмы», и бросил ее на стол. Я думаю, что в этом был какой-то вызов, фанфаронство, если бы я не был так уверен в Мак Канне, я бы сжег веревочку. Я выпил снотворного, потушил свет и лег. Снотворное быстро подействовало.

Я всё глубже и глубже погружался в море сна… глубже… глубже…

Я проснулся. Огляделся. Как я попал в это странное место? Я стоял в неглубокой круглой яме, окруженной зеленью. Край ямы достигал моих колен. Яма была центром круглого ровного луга, примерно в четверть мили диаметром. Он был покрыт травой, странной травой с пурпурными цветами. Вокруг травяного луга росли незнакомые деревья. Деревья с изумрудно-зеленой листвой и ярко-красные деревья с опущенными ветвями, покрытые папоротникововидными листьями и обвитые тонкими лозами, похожими на змей.

Деревья окружали луг, как сторожа… наблюдали меня… ожидали моего движения… Нет, не деревья наблюдали за мной! Кто-то притаился среди деревьев… какие-то злые создания… злобные существа… и это они наблюдали за мной, ожидая, что я двинусь…

Но как я попал сюда? Я посмотрел на свои вытянутые руки, на свои ноги… Я был одет в голубую пижаму, в которой лег спать в своем нью-йоркском доме… Как я попал сюда? Я, видимо, не спал… Теперь я видел, что из ямы вели три тропинки. Они выходили на край и тянулись, каждая в своем направлении, в сторону леса. И вдруг я почувствовал, что должен буду выбрать одну из этих тропинок, правильную… единственную, которая пересечет местность безопасно… что две другие отдадут меня во власть прячущихся существ. Яма начинала сжиматься. Я чувствовал, как ее дно поднимается под моими ногами. Оно как бы выбросило меня наружу. Я прыгнул на тропинку справа и медленно пошел по ней. Затем всё быстрей побежал в сторону леса. Я подбежал ближе и увидел, что тропинка пересекает лес, что она имеет около метра ширины и окаймляется деревьями и что она исчезает в туманной зеленоватой дали… Я бежал всё скорее и скорее. Я вбежал в лес, и невидимые существа собирались на деревьях, окаймляющих тропинку, толпились на ее краях, безмолвно сбегались со всего леса. Что они собой представляли, что они могли сделать мне, если бы поймали меня — я не знаю. Я знал только, что никакая агония не могла сравниться с тем, что я испытаю, если они поймают меня.

Я всё бежал и бежал, и каждый шаг был кошмаром. Я чувствовал, что руки протягивались, чтобы поймать меня… слышал шепот… Весь потный, дрожащий, я вырвался из леса и помчался по обширной равнине, протягивающейся до далекого горизонта. Равнина не несла на себе дорог или тропинок. Она была покрыта коричневой высохшей травой. Неважно. Это было лучше, чем полный привидений лес. Я чувствовал на себе мириады взглядов злых глаз. Я повернулся спиной к лесу и пошел по высушенной равнине. Я взглянул на небо. Оно было туманно-зеленым. Высоко вверху начинали светиться два туманных круга… черных солнца… нет, это были не солнца… это были глаза… Глаза мастерицы кукол! Они смотрели на меня вниз с туманно-зеленого неба…

Над горизонтом этого странного мира стали подниматься две гигантские руки… начали протягиваться ко мне… чтобы поймать меня и швырнуть обратно в лес… белые руки с длинными пальцами… и каждый белый длинный палец — живое существо. Руки мастерицы кукол! Всё ближе опускались глаза, всё ближе становились руки.

С неба послышался взрыв смеха.

Смех мастерицы кукол!

Этот смех еще звенел в моих ушах, когда я проснулся — или мне показалось, что я проснулся. Я находился в своей комнате. Я сидел, выпрямившись, на своей постели. Я был весь в поту, и сердце мое так билось, что всё тело вздрагивало при его ударах. Я мог видеть канделябр, его подвески слабо светились, создавая впечатление отдаленной небесной туманности. Окна тоже слабо светились… Было очень тихо… Движение на окне!

Я хотел встать с постели, посмотреть, что там шевелится. Но не мог двинуться!

В комнате появился слабый зеленый свет. Сначала он был похож на слабо мерцающую флуоресценцию гнилого пня. Он то загасал, то разгорался, но всё время усиливался. Комната осветилась. Канделябр светился, как рассыпавшиеся изумруды.

На подоконнике появилось маленькое лицо! Лицо куклы! Сердце мое подпрыгнуло и остановилось в отчаянии. Я подумал: «Мак Канн подвел! Это — конец!»

Кукла смотрела на меня с усмешкой. Лицо, гладко выбритое, принадлежало человеку лет сорока. Нос длинный, рот большой с тонкими губами. Глаза глубоко посаженные, лохматые брови. Глаза блестели, красные, как рубины. Кукла влезла на подоконник. Она скользнула головой вперед в комнату и стояла минуту на голове, болтая в воздухе ногами.

Затем она ловко сделала двойное сальто, снова вскочила на ноги, оперла руки в бока и посмотрела мне прямо в лицо, как будто ожидая аплодисментов.

На ней были рейтузы и жакет циркового акробата. Она поклонилась мне. Затем показала рукой на окно, там появилось другое маленькое лицо. Оно было важное, холодное — лицо человека лет шестидесяти, с маленькими бакенбардами. Он смотрел на меня с таким выражением, с каким банкир смотрит на невидимого человека, который пришел получить заем — мысль показалась мне забавной. И вдруг я понял.

Кукла-банкир, кукла-акробат. Куклы тех двух, которые умерли от неизвестной болезни.

Кукла-банкир с достоинством спустилась с подоконника. Она была в вечернем костюме, во фраке, в накрахмаленной манишке — всё было великолепно.